Про драму и трагедию
В середине июня мне довелось стряхнуть пыль со своей филологической идентичности и сделать доклад на 13-й ежегодной Лотмановской конференции, которая проходила в Таллинском университете.
Конференция была посвящена страху и разным его аспектам – культурным, историческим, социальным, антропологическим, лингвистическим, и т.д. Мой доклад был про фильмы ужасов – вернее, про реликты античной трагедии в ужастиках класса Б. Во-первых, я очень люблю эти фильмы, а во-вторых, давно думаю о возвращении жанра трагедии в нашу культурно-историческую реальность. Может, когда-нибудь я додумаюсь и до научной статьи или даже книги на эту тему, а пока – вот вам пост в канал.
В основе античной трагедии лежат две концепции: Рок – и роковая вина героя.
Рок – это высшая сила, поддерживающая естественный миропорядок. Даже древнегреческие и древнеримские боги не могли ничего ей противопоставить и регулярно огребали от нее наравне с простыми смертными. У Эсхила или Софокла Рок – это непобедимый и неизбежный пиздец, который случится в жизни героя, что бы тот ни предпринимал. Эдип все равно убьет отца и женится на своей матери – потому что так у него на роду написано, хоть ты тресни.
Соответственно, роковая вина – это преступление против естественного миропорядка, которое совершил герой и которое заставляет Рок обратить на него внимание. В античной трагедии это всегда ужасное злодеяние – отце- или братоубийство, инцест и тому подобное. Оно выделяет героя среди прочих смертных – и оно же его неотвратимо губит.
Кстати, роковую вину трагического героя замечательно унаследовали современные ужастики – но в несколько карикатурном виде. Вы ведь замечали, что в завязке почти каждого фильма ужасов персонажи всегда делают что-то не так, отчего за ними и начинают охотиться злые силы? Например, переезжают в дом с привидениями. Или вскрывают древний саркофаг. Или закапывают старушку на заднем дворе. Или на худой конец курят в неположенном месте.
В трагедии с этой самой виной еще интересно то, что герой может и не догадываться, что совершил злодеяние. Например, Эдип лишь в финале своей истории узнает, что мерзкий старикашка, которого он походя зашиб на дороге, на самом деле был его отцом. А вдова этого старикашки, на которой Эдип женился из жалости, – соответственно, его мать. Но незнание [законов жанра] от ответственности не освобождает, и Рок настигает Эдипа не только неотвратимо, но и вполне заслуженно.
В Новое время на смену трагедии пришла буржуазная драма. Она заменила всесильный Рок обстоятельствами, а роковую вину – правом героя на ошибку. Все мы живые люди, каждый из нас совершает ошибки, но если мы постараемся, то, конечно же, все исправим.
В драме, как и в трагедии, в центре истории находится сильный герой. Но в трагедии он был сильным потому, что ему на роду было написано пасть под ударом Рока, а Рок на всяких хлюпиков не разменивается. В драме же герою надо быть сильным, чтобы суметь признать свои ошибки и исправить все то, что наворотил в его истории драматург.
При этом финал у трагедии и у драмы разный. Грубо говоря, трагедия – это рассказ о том, как сильный человек не справился. А драма – рассказ о том, как сильный человек чуть не сдох, но поднатужился да и сдюжил.
Хотя к XVIII веку трагедия окончательно умерла как жанр, в XX веке она, как и полагается потрепанному вампиру, восстала из гроба – в ужастиках. А еще мне кажется, что сегодня трагедия понемногу приходит и в сериалы – особенно в эпопеи и триллеры. Например, в Game of Thrones (или даже в House of the Dragon с его экспозицией в целый сезон). Или в True Detective.
Ведь, по сути, трагедия – вещь богоборческая. В ней человек борется не с человеком, а с высшей силой. Да, конечно, при этом он терпит поражение, но тут, как в Олимпиаде, главное – не победа, а участие. Такая монументальная концепция просто не может органично существовать в малобюджетной 90-минутной драме, а вот в современном горизонтальном сериальном триллере с фаршем и кровищей есть где развернуться...
...Кроме того, центральная мысль трагедии о том, что даже выдающемуся герою не под силу что-либо изменить в этом мире к лучшему, современному зрителю не заходит. Современный зритель выдрессирован тремя столетиями буржуазной драмы с ее установкой на кование своего счастья и теорию малых дел – и весь этот трагедийный фатализм просто так не съест. Ему нужно время, чтобы это принять и смириться. Например, восемь серий. А лучше и все 12.
Вот тогда к концу сериального сезона современный зритель сможет испытать то же самое, что античный зритель чувствовал во время финального «коммоса», или плача, который хор исполнял вместе с актерами. Герой погиб, но он знал, на что шел, – и хорошо, что никто из нас не настолько хорош, чтобы оказаться на его месте.
Не знаю, поможет ли это нам писать сериалы, но не поделиться не могла.