May 02, 2019

Про первую сцену

Меня часто спрашивают, с чего начинается сценарий. Я и сама себя часто об этом спрашиваю – особенно когда все возможные правки в поэпизодник уже внесены, и надо переходить к написанию, собственно, сценария.

У каждого сценариста свой ответ на этот вопрос. Со случайной реплики; с эмоции; с красивого кадра; с ощущения тяжести «Оскара» в руке… В моем случае сценарий всегда начинается с начала – с первой сцены. Пока я ее не увижу, я не могу ничего написать.

Однажды, когда я еще только училась на первом курсе сценарного факультета в Московской школе кино, нам задали написать сценарий о ком-нибудь из героев войны 1812 года.

Я выбрала генерала Милорадовича – того самого, которого декабрист Каховский застрелил в 1825 году на Сенатской площади, дав начало всеобщей панике и резне. В длинной увлекательной биографии Милорадовича было много абсолютно киношных поворотов судьбы. Я прочитала ее от корки до корки, проштудировала два тома воспоминаний самого генерала, а также бессчетное множество воспоминаний его друзей, врагов и современников.

За день до того, как надо было питчить свои истории в классе, я обнаружила себя читающей толстенную историю военного костюма времен Наполеона и поняла, что делаю что-то не то. Но было поздно. История не складывалась – вернее, мой мозг отказывался уложить 54 года насыщенной жизни моего героя в 5-минутный питч истории, интересной хоть кому-нибудь, кроме меня.

На питчинге я стояла у доски и мямлила, пересказывая Википедию, - причем в моем пересказе Википедия сильно теряла. Прослушав краткую историю дворцовых интриг с 1799-го по 1825-й годы в моем исполнении, Саша Молчанов, который тогда был у нас старшим преподавателем, уныло спросил: «А чего он вообще хочет, этот ваш Милорадович?»

«Избежать позора», - уныло подумала я, но промолчала, потому что позор был совершенно неизбежен и уже, собственно, происходил. Молчанов подождал еще немного и спросил безнадежно: «Есть в нем хоть что-нибудь человеческое?»

Я открыла рот – и вдруг увидела сцену. Приведу ее тут целиком.

НАТ. ПОЛЕ У ДОРОГИ – ДЕНЬ

Солнечный летний день. По обеим сторонам от пыльной грунтовой дороги расстилается неподвижное поле спелой

пшеницы. Высокие стебли кренятся под тяжестью колосьев.

Тишина.

По дороге катится большое колесо от телеги, мелькают спицы. Колесо палкой толкает МАЛЬЧИК (6) в крестьянских штанах, сапогах и белоснежной рубашке навыпуск. Он бежит

вприпрыжку за колесом, иногда подталкивая его.

За кадром – веселый нежный женский голос.

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС

(по-французски)

Сюда! Скорее сюда!

За кадром слышится женский смех и звон бокалов. Пение птиц. Мальчик бежит по дороге за колесом.

ИНТ. ЛЕСТНИЦА В КАЗАРМЕ – ДЕНЬ

Темная лестница, ведущая на третий этаж. По деревянным

ступенькам поспешно поднимаются ноги в сапогах – три пары. Они спотыкаются под тяжестью чего-то. За кадром слышны голоса.

ГОЛОС ВАСИНА

Сюда...

ГОЛОС БАСИНСКОГО

Нет, сюда, наверх...

ГОЛОС БАРТЕЛЕМИ

(по-французски)

Скорее!..

За кадром слышно хриплое судорожное дыхание.

НАТ. ПОЛЕ У ДОРОГИ – ДЕНЬ

По дороге, поднимая пыль, катится колесо от телеги. Следом бежит мальчик, подталкивая колесо палкой. Он вытягивает руку в сторону и ведет ладонью по пшеничным

колосьям, склонившимся над дорогой. Тяжелые колосья

медленно покачиваются под его рукой.

ИНТ. ЛЕСТНИЦА В КАЗАРМЕ – ДЕНЬ

Над обшарпанными деревянными ступенями лестницы скользит безвольно опущенная мужская рука, чуть касаясь пальцами ребра каждой ступени: обладателя руки несут вверх по

лестнице.

НАТ. ПОЛЕ У ДОРОГИ – ДЕНЬ

Мальчик бежит за колесом от телеги, теперь уже верхом на

своей палке, изображая лихую конную атаку. Он машет над

головой невесть откуда взявшимся белым платком. Платок

развевается, как знамя.

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС

(за кадром, по-французски)

За мной! Сюда...

ИНТ. ЛЕСТНИЦА В КАЗАРМЕ – ДЕНЬ

Мужская рука комкает белый носовой платок и прижимает его

сбоку к разорванному мундиру. Платок сразу же намокает

алым.

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС

(за кадром, по-французски)

Мишель! Вы меня слышите? Мишель!..

НАТ. ПОЛЕ У ДОРОГИ – ДЕНЬ

Мальчик резко останавливается, поднимает голову...

...Колесо от телеги катится дальше само собой. Дорога пуста, поле – тоже: мальчика нигде нет. Колесо от телеги само собой докатывается до развилки, ударяется в верстовой столб и падает в пыль на дорогу.

На столбе надпись: «ВОРОНЬКИ 5 ВЕРСТ».

-------------------------------------------

Эти самые Вороньки – родовое имение Милорадовичей, которое медленно приходило в упадок, пока его последний владелец колесил по разным войнам. После победы в 1812-м Милорадович так и не вернулся туда, хотя то и дело порывался перестроить господский дом и даже отправлял туда деньги, когда они были.

Как связаны эти Вороньки с героической биографией генерала графа Милорадовича? Никак. Во всех прочитанных мною источниках они упоминались от силы раза два. Но именно эта сцена стала первой в моем сценарии. Дальше на 120 страницах развивались дворцовые интриги, но я все время держала в голове, что на самом деле пишу историю про мальчика, который солнечным летним днем катит по дороге колесо от телеги.

С тех пор всякий раз, как мне удается увидеть в подробностях первую сцену, я знаю, что сценарий сложится. Первая сцена почти никогда не связана с центральным сюжетом; ее единственный смысл – включить магию, причем не столько для зрителя, сколько для меня. Быть моим входом в мир истории.

Потому что без такой первой сцены вход в историю получается как ступеньки у дверей районной поликлиники: скучный, серый и безысходный. А должен быть – как окно в другой мир. Даже если где-то в этом мире все равно есть районная поликлиника со скучными серыми ступеньками у дверей.