Про Алена Делона

Всю неделю читала разнообразные некрологи и воспоминания – и поняла, что не могу не отреагировать в этом канале на смерть одного из самых важных лиц в мировом кино. Я тоже должна о нем написать – как женщина, как сценарист, в конце концов, как человек, еще в школьном дворе вместе с шампанским «Надежда» из пластикового стаканчика впитавший в себя уверенность, что Ален Делон никогда не станет пить всякую гадость.

Вот про эту гадость я и хочу написать.

В мировом кинематографе мало артистов, настолько отдельных от своей собственной фильмографии. Да, Делон снимался у Лукино Висконти, работал и дружил с Жаном Габеном, Жан-Полем Бельмондо и другими великими. Но в длинном списке фильмов с его участием удивительно много того, что мы бы без колебаний назвали трэшем, – если бы он не играл там главную роль.

Я имею в виду бесконечные полицейские и гангстерские истории средней руки, в которых Делон перевоплощался в преступников и детективов. И даже любимый мной с детства «Черный тюльпан» – посмотрите его сейчас, это же поразительная история, выстроенная на огромном рояле, который создатели с апломбом извлекают из очень пыльных кустов. Или тот же «Зорро», ставший с тех пор абсолютной классикой, но при этом так и оставшийся спагетти-вестерном – трэшевым, в сущности, жанром.

Огромное количество этих фильмов, будучи, мягко говоря, не блестящими с точки зрения драматургии и художественного исполнения, держатся в людской памяти и сердцах на одной-единственной вещи – крупном плане Алена Делона с его магнетическим взглядом. Примерно как вся многомиллионная франшиза «Миссия невыполнима» держится на мускулистом теле и острых скулах Тома Круза.

Я не случайно провожу эту параллель. Мне кажется, даже при жизни Делона многие звезды пытались сознательно и бессознательно подражать его уникальной харизме – вернее, нащупать ее источник и повторить.

Внешность? В кино было и есть много других красивых мужчин. (Тот же Том Круз, безусловно, один из них.) Загадочность? Я вас умоляю. Французский акцент во всем, от английской речи до манеры носить шляпу?

Именно в поисках ключа к этой харизме роли Делона при его жизни стали растаскивать на цитаты. Тот же Том Круз просто взял и воспроизвел часть его «Зорро» почти по кадрам – в комедийном боевике Knight and Day: от смертельного падения в реку до последующего появления на крыше испанского дома в ковбойских сапогах и с хлыстом в руке. А до этого – уверена, что это не случайное сближение – сыграл красивого киллера с ледяными глазами в Collateral, со сценой убийства в ночном клубе, как в «Самурае» (с той разницей, что с 1960-х ночные клубы сильно изменились).

Но самая интересная цитата такого рода есть, удивительным образом, в «Дюбе-дюбе».

Главный герой – студент ВГИКа, его играет Олег Меньшиков (еще один кино-красавец, много лет сознательно подражавший Делону). В кадре – начало девяностых, разруха и безнадега. Возлюбленная героя – наркоманка, сбежавшая из тюрьмы. Кончается все очень плохо (как будто в таком сеттинге хоть что-то могло закончиться хорошо!). Но главный герой в исполнении Меньшикова блуждает по этому гнилому социальному болоту в элегантном светлом плаще с широким воротником – точно таком же, как тот, что носит убийца Жеф в «Самурае».

Я в этом вижу сознательную цитату – и какую-то, что ли, отчаянную, безнадежную, как и все перестроечное кино с несбыточной мечтой о красивой жизни. Может, Делона таким образом процитировал сам Меньшиков, а может, и режиссер фильма Александр Хван. Или вовсе этот плащ был уже в сценарии – как грустная отсылка к делоновскому Жефу, но такая, что ли, потрепанная, с поникшим воротником и мятыми полами. Вполне может быть – если учесть, что сценарий писали не кто-нибудь, а Петр Луцик и Алексей Саморядов...

...В любом случае, этот плащ в сочетании с внешностью и слегка отстраненной манерой Олега Меньшикова слегка поднимает его героя над грязью и нищетой, в которой барахтаются все остальные, и делает фильм… выносимым, что ли. Потому что зритель нутром чует, что вот этот студентик ВГИКа, при всем ужасе его (и нашего, зрительского) положения в девяностых, если и не говорит по-французски, то вот одеколона точно не пьет. Ну, значит, и мы не будем.

Забавно, да? Кинематографисты из разных стран десятилетиями пытались разгадать секрет харизмы Делона, но точнее всего сформулировал этот секрет поэт и рок-музыкант Илья Кормильцев.

Дело именно в том, что Ален Делон не пьет одеколон. Он выглядит и ведет себя так, словно на нем не отпечатывается никакая реальность – ни наша, в которой мы все живем, ни жанрово-производственная. Ни даже реальность истории, в которой он существует.

#АленДелон #Кормильцев #Меньшиков #ТомКруз #некролог #харизма

Про смерть поэта

Этот пафосный заголовок Лев Семенович Рубинштейн обсмеял бы в своей манере – точно, емко и окончательно. Ну и ладно. А потому что нечего было умирать.

Умирал Рубинштейн неделю – с 8-го января, когда его средь бела дня на пешеходном переходе сбила машина, и до 14-го, когда стало ясно, что чуда, увы, не произошло. Все эти дни я видела, как молятся и горюют самые разные люди, которых, кажется, не объединяло вообще ничего, кроме любви, уважения и восхищения Рубинштейном. У всех этих людей словно умирал близкий родственник – да и у меня тоже, хотя я не была с ним знакома близко и не входила в круг его многочисленных друзей.

И вот что я думала: если бы в 1837 году уже был Фейсбук, вероятно, все то же самое писали бы и о Пушкине.

Вот я пишу сейчас это и снова чувствую адский стыд – за пафос. Но Пушкин тут не к тому, что, мол, погиб большой поэт. (Хотя и это тоже: лидер московского концептуализма, создатель целой поэтики, живой классик – оба слова тут очень важны, потому что мало кто из классиков умел быть настолько живым даже при жизни.) И не к тому, что Рубинштейн, дескать, «наше всё». (Хотя да, очень многое: друг, литератор, мыслитель, обладатель абсолютного музыкального и этического слуха, моральный камертон, кладезь историй, цитат и воспоминаний, которые только он, кажется, и мог сохранить.)

Я к тому, что у нас, как и у современников Пушкина, было что-то, что мы полагали вечным, – и потому принимали как данность. И вот внезапно – по-глупому, как бы случайным образом – оно исчезло, а мы остались сами по себе. И ладно бы просто остались – но оказались вынуждены вдруг это одиночество осознать.

Льву Семеновичу было 76 лет, но у меня стойкое ощущение, что погиб мой ровесник. И я точно знаю, что у многих моих коллег-литераторов – более молодых и даже совсем юных, – ощущение, что Рубинштейн был и их ровесником тоже.

При этом он никогда не молодился специально. Не пытался влиться в «среду молодежи». Не копировал молодежный слэнг (наоборот, это его копировали). Просто он был как бы над возрастом – и над временем: живой свидетель большой поэтической эпохи, которую, даже застав, никто, кроме него, так и не понял. Свой, озорной, юный.

Я думаю, секрет этой юности – в двух чертах характера Льва Семеновича. Вернее, в одной черте его характера – и в полном отсутствии другой.

Во-первых, в нем было невероятное любопытство к жизни. К разговорам, к людям, к происходящему вокруг. Ему правда все было по-настоящему интересно.

Про это у меня, кстати, есть воспоминание. В какой-то момент, только начав ходить на поэтические мероприятия, я – 20-летняя поэтесса – вдруг обнаружила, что Рубинштейн неизменно здоровается со мной, когда видит, тепло и благожелательно.

Сперва мне – тонкой рыжеволосой деве, писавшей стихи про любовь, – казалось, что это он так заигрывает с «красивой девочкой», как многие старикашки на литсобраниях. Потому что ну с чего бы иначе ему каждый раз мне так улыбаться? В ответ я снисходительно фыркала и кивала – до тех пор, пока Рубинштейн не начал здороваться со мной по имени.

Тут-то я, наконец, поняла, что он – живой классик, лидер поэтических направлений и создатель жанров – просто читал мои тексты и знает меня в лицо. А я его – не читала.

Во-вторых – и это вытекает из первого – в Рубинштейне не было ни грамма интеллектуального высокомерия, свойственного большим поэтам и просто умным людям. Которых, откровенно говоря, задалбывает вести разговор не на своем уровне. Лев Семенович мог с удовольствием вести разговор на любом уровне, потому что интересовал его не уровень, а сам этот разговор.

В общем, Рубинштейн не просто поэт, колумнист, человек; он был живое пространство смысла. Часть творческой интеллигентской родины, которая всех любила – или, как минимум, принимала.

И чувство, что 14-го января мы все эту родину потеряли – внезапно, по-глупому, как бы случайным образом, – чувство это теперь никуда не уходит.

#ЛевСеменовичРубинштейн #ЛСР #некролог #поэзия