Про будущее-2
Напишу все-таки подробней о том, что меня занимает в жанре sci-fi, фильмах про космос и сериалах про всяческий апокалипсис. А именно – о страхе перед будущим.
В кино и в литературе, как только речь заходит о недалеком или далеком будущем, зрителя и читателя ошарашивают подробным рассказом о том, как именно нам всем в этом будущем будет плохо.
По мнению сценаристов и писателей, наш мир давно катится в тартарары и еще ни разу не отклонился от этой цели. (Удивительно, что при такой целеустремленности и скорости продвижения мы до сих пор еще не в тартарарах. Это могло бы внушать надежду – если бы в произведениях о будущем было место хотя бы какой-то надежде.)
Самые классные и популярные в мире истории – о том, как большая часть населения Земли вот-вот издохнет в страшных мучениях. The Walking Dead – о вирусе, который всех нас превратит в плотоядных зомби. The Last of Us – о том, как планету захватывает мутировавший грибок. И так далее.
Даже в далеком будущем моего «Гарторикса» - не то чтобы я его ставила в один ряд с культовыми историями, но все же – не слишком приятно жить. Совсем неприятно, я бы сказала. И стремно – со всем этим Переносом, Департаментом защиты сознания и чужой планетой, населенной нами – теми, кто при первом удобном случае сожрет ближнего своего и не подавится (в буквальном смысле).
Почему, когда мы, писатели и сценаристы, придумываем будущее, оно обязательно получается жутким? Отчасти, конечно же, по законам драматургии. Любая история строится вокруг конфликта; чем он острее и масштабнее, тем лучше для истории; что может быть масштабнее и острее, чем смертельная схватка между отдельно взятым героем – и всей средой его обитания?
Но мне кажется, дело не только в этом. Ведь так было не всегда: например, в «Утопии» Томаса Мора – знаменитом философском романе, положившем начало утопии как литературному жанру, – все ровно наоборот. Неприятное и страшное там как раз настоящее, в котором живет автор; а на острове Утопия (куда просто так не добраться) – райская жизнь, устроенная по последнему слову социальной философии XVI века.
В XVII-XVIII веке это продолжилось. Писатели и философы на разные лады пытались представить себе прекрасную Англию [Францию, Германию, Испанию] будущего, выгодно отличавшуюся от кошмарного настоящего. Но потом что-то пошло не так.
Может, продолжительность жизни увеличилась настолько, что людям стали приходить в голову соображения, до которых они раньше просто не доживали.
Например – что в утопии жить невозможно, потому что она в принципе недостижима. Ведь недаром само слово «утопия» в переводе с древнегреческого означает «место, которого нет».
Или, например, что счастье – это конструкт, не имеющий прямого отношения к повседневной жизни. Это, кстати, прекрасно отражено в тех же самых законах драматургии: хэппи-энд – точка, в которой история завершается. А сама история – не про счастливую жизнь в прекрасных условиях, а про борьбу за эту жизнь и эти условия с тем говном, с которым приходится иметь дело прямо сейчас.
В каком-то смысле один из самых реалистичных жанров – это как раз антиутопия. То есть честный рассказ о том, что, ребята, лучше не будет, и не надейтесь, но и отчаиваться тоже не стоит, давайте-ка засучим рукава, наделаем средств защиты и производства из говна и палок и пойдем разбираться с тем, что мы тут все вместе наворотили.
Антиутопия – это всегда проекция из сегодня. В ней современные социальные, технологические и другие тренды выкручены на максимум, как цвета в фотошопе, и доведены до точки, в которую они непременно придут, если не скорректировать их соображениями разумного гуманизма.
Мне кажется, нам как обществу это полезно видеть и осознавать. Именно поэтому, придумывая сюжеты о будущем вроде «Гарторикса», я сперва задаюсь вопросом: как именно в этом будущем будет плохо? Каким именно способом все наебнется? И, что важно, этот способ я беру из настоящего, в котором мы все живем.
А потом строю весь остальной сюжет – о том, как с этим бороться.