Про «Исход-22»
Все время думаю о том, как сейчас можно писать что-нибудь о происходящем в Украине, в России и вокруг. Не в смысле «боже, как можно что-то писать, замолчите!», – а технологически, с точки зрения средств и способов выражения. Как именно можно сейчас написать что-то осмысленное, что, с одной стороны, не было бы совсем уж научной фантастикой, а с другой – имело хоть какой-то драматургический и художественный смысл?
Прежде чем читатели этого поста вскинутся на словосочетание «художественный смысл» в контексте продолжающихся боевых действий, скажу важное. Да, я считаю, что художественный смысл любого высказывания в сфере искусстве (будь то кино, литература, театр или даже фотография) имеет огромное значение во все времена. И тем более – сегодня.
Художественный смысл – это не про выдумку ради красного словца и вообще не про стремление «сделать красиво». Он не про красоту как таковую, а про передачу эмоций и очищение посредством переживания этих эмоций, то есть про катарсис. А катарсис – очень терапевтическая штука (недаром он существует не только в драматургии, но и в психотерапевтических практиках, и много где еще). Катарсис позволяет пережить болезненный и/или страшный опыт, отгоревать его, сделать из него сознательные выводы – и жить дальше.
Художественным смыслом, кстати, обладают не только придуманные истории, но и вообще любые. В частности, хорошо сделанные документальные. Истории – документальные, игровые, всякие – сейчас важны как никогда, потому что терапевтическое проживание общего горя – одно из необходимых условий для выживания.
Но это так, лирическое отступление. Потому что ведь проблема-то остается: как, с какой интонацией и какими нарративными средствами можно рассказывать истории о том, что сейчас происходит, чтобы они не были ни откроенной ложью, ни плясками на костях?
Привычные нам способы конструировать, например, истории для жанрового кино явно несостоятельны, потому что они призваны передавать уже отстоявшиеся и много раз осмысленные эмоции. И еще – потому, что эти способы все-таки предназначены для создания историй, финал которых в реальности уже более или менее известен, – как, например, «Чернобыль» Крейга Мейзина или даже «Мама, я дома» Владимира Битокова. А для того, чтобы передать эмоции, захлестывающие нас прямо сейчас, в моменте, когда никто не может сказать, что будет завтра и чем это все может закончиться, нужно искать какие-то новые средства и даже жанры.
Мои международные студенты это чувствуют – и ищут эти новые средства и жанры в режиме реального времени. Я вижу это по тому, какие темы они берут и какие синопсисы пишут, чтобы разрабатывать и снимать проекты в следующем учебном году.
У меня самой уже почти месяц зреет полный метр на основе историй нескольких реальных семей из Украины и из России. Но пока что я боюсь даже расписать это все в заявку, хотя бы для себя, – потому что, во-первых, эта заявка потребует гигантского ресерча, на который я сейчас не способна, а во-вторых, надо все-таки увидеть хоть что-то, похожее на финал этих историй в действительности. Да и адекватного способа рассказывать истории военного времени в сценарном формате я пока не нашла.
А вот моя подруга и прекрасная писательница Линор Горалик, кажется, такой способ нащупала – только не в кино, а в литературе.
В интернете лежат уже две части из ее четырехчастных заметок про так называемый «Исход-22» – массовую эмиграцию из России после 24-го февраля 2022 года. У этой эмиграции сейчас четыре основных центра: Тбилиси (linorgoralik.com/tbilisi.html), Ереван (linorgoralik.com/yerevan.html), Стамбул (linorgoralik.com/istanbul.html) и Израиль (заметки Линор про Израиль появятся в мае)...
...«Исход-22» – это документальная литература с элементами мокьюментари, чаще всего вынужденными и призванными защитить тех, чьи истории послужили материалом для текста. Я видела, как Линор работала над этими заметками в Ереване, и могу сказать, что за ними, как и за всяким художественным документом, стоит огромный ресерч. Она побывала в Тбилиси, в Ереване и в Стамбуле, провела десятки, если не сотни, интервью с новыми русскими эмигрантами, перелопатила кучу эмигрантских чатов, ресурсов, сайтов и т.п., поговорила с самыми разными группами, общинами и организациями, так или иначе затянутыми в общую воронку «исхода».
Из всего этого родились заметки, которые выглядят необязательными записями на полях чего-то другого, – так, словно набросать их можно было за пять минут, не выезжая из уютной безопасной квартирки где-нибудь далеко отсюда. Но это, конечно, иллюзия. А правда в том, что написать эти заметки можно было только ценой невероятного напряжения, только проехав по всему маршруту новой русской эмиграции и на собственной шкуре ощутив все, через что сейчас живут эти самые новые русские эмигранты. Потому что смысл этих заметок – не в сюжетах и перипетиях, а в той огромной, осязаемой, но почти неописуемой эмоции, которую мы сейчас все ощущаем, но толком не можем выразить. В ощущении полного и окончательного охуения.
Раньше, в мирное время, у Линор был милый жанр коротких дневниковых записок – как бы про ее друзей и знакомых, но на самом деле про персонажей по их мотивам (я, как и многие другие наши общие друзья, иногда бывала одним из таких персонажей). Эти записки иногда издавались – например, в книжке «Недетская еда» (www.labirint.ru/books/66321/). По сути, это были такие микро-притчи о жизни маленького интеллигента – иногда смешные, иногда грустные, иногда абсурдные.
Заметки про «Исход-22» сделаны в этом жанре – и вот выясняется, что он помогает ухватить и передать главное: коллективное ощущение глобальной катастрофы, которое складывается не из отдельных событий и новостей, а просто висит над всеми в воздухе, как промозглый туман, и держится не на сюжете и нарративной конструкции, а как будто само по себе.
Это ощущение создается бесконечным мельтешением смутно узнаваемых «Н», персонажей заметок, у которых все происходит одновременно и повсюду: «русский мир», переноска для кота, родственники под Киевом, бомбы, стыд, одиночество, что будет завтра, неработающие кредитки, денег на два месяца максимум, ехать или не ехать, оставаться или не оставаться. Как будто бы мы – и эти «Н», и те, кто про них читает, – оказались в этом все вместе. И теперь стоим все вместе в одной огромной толпе и ждем чего-то грядущего – то ли парохода на Константинополь, то ли второго пришествия, то ли дивного нового мира.
Как будто мы действительно все еще вместе, несмотря ни на что, – уехавшие и оставшиеся, спасающие и спасающиеся. Живые.