Про искусственный интеллект

Есть три профессиональных области, в которых живых специалистов все время хотят чем-нибудь заменить. Скажем, роботами. Или, на крайняк, веществами. Это редактура, сценаристика и психотерапия.

Во всех трех областях замена профессионала роботом или, например, кокаином быстро приводит к финансовой и онтологической катастрофе. Но человечество – особенно в лице айтишников и эффективных менеджеров – не оставляет этих попыток.

На днях подруга прислала мне ссылку на проект одного российского стартапа: smarteka.com/contest/practice/iskusstvennyj-intellekt-dla-analiza-kontenta-v-kinoindustrii?tab=task. Если коротко, стартап просит у государства 18 млн рублей на разработку искусственного интеллекта, который будет анализировать сценарии и синопсисы на предмет их потенциального коммерческого успеха и выдавать рекомендации по доработке текстов.

Идея заменить нас всех роботами не новая, но богатая. Я и сама иногда хотела бы заменить себя роботом – особенно когда надо писать четыре проекта одновременно, а с пятого звонят и спрашивают, когда я смогу обсудить присланные правки.

Но, если вдуматься, с роботами не все так просто.

Во-первых, все идеи такого рода опираются на представление о некой объективной Коммерческой Успешности, которую злые люди в лице продюсеров, редакторов и сценаристов почему-то всеми силами скрывают от госчиновников, раздающих им финансирование. Мол, если убрать из кинопроизводства продюсерскую и иную субъективность, эта самая объективная Успешность расправится и заколосится, принося казне деньги.

Сюрприз, ребята: если убрать из кинопроизводства продюсерскую и иную субъективность, в нем не останется ни говна, ни палки, не то что коммерческой успешности. Производство кино, как и создание любых других историй, – это процесс, смысл которого как раз в том, что истории эти субъективны, потому что рассказаны людьми, о людях и для людей. А люди субъективны по природе. Среди них нет объективных идиотов и мудаков; есть те, которые предлагают или делают что-то, что другим субъективно кажется идиотским или мудаческим.

Во-вторых, представление об этой дурной объективности приводит к тому, что все люди объявляются одинаковыми. А значит, есть единый алгоритм, к которому можно привести все, что они думают, чувствуют и создают.

Это чрезвычайно упростило бы мою работу, но, к сожалению, это не так. Я приношу продюсеру гениальную заявку – а он кривится. И достает из письменного стола собственную гениальную заявку – от которой кривлюсь уже я. Более того, одна и та же заявка может продюсеру показаться гениальной, а его редактору – скучной. И оба будут по-своему правы.

В-третьих, все эти представления, в свою очередь, опираются на уверенность в том, что зритель в массе своей не меняется и все время смотрит одно и то же. А потому – давайте компьютерным способом проанализируем 1000 успешных сценариев, чтобы написать 1001-й такой же и собрать кассу. Казалось бы, что может пойти не так?

(Замечу в скобках, что недавно видела у кого-то опрос в Фейсбуке: «Если бы вам предстояло всю жизнь питаться только тремя продуктами, что бы вы выбрали?» Самым частым ответом было «Быструю смерть».)

Но самое главное вот что. Все эти идеи и представления основаны на том, что для повышения сборов в кино надо как можно лучше и эффективнее анализировать синопсисы и сценарии. А на самом деле для того, чтобы повысить сборы в кино, надо научиться анализировать зрителей.

Надо задаться вопросами социальной психологии: чего боится население страны, чего оно хочет (и почему). Что с ним будет через пять лет – и как оно относится к этой перспективе. А самое главное – надо на все эти вопросы ответить честно, без патриотизма, защиты семейных ценностей и борьбы за повышение рождаемости. Понять, что в голове у зрителей прямо сейчас, а не что мы хотим, чтобы там было...

...Для этого надо развивать исследовательские социологические центры и повышать прозрачность общественных процессов. А еще – по-настоящему, искренне интересоваться людьми и ценить их субъективность. Но это огромная аналитическая работа, не сводимая к алгоритмам искусственного интеллекта, особенно в непрозрачном обществе с неясными экономическими перспективами.

Поэтому мы возвращаемся к тому, что умеем, – к массовому чтению сценариев и выдаче рекомендаций по их коммерческой доработке. То есть к тому, чем Фонд кино, Минкульт, а также самый последний редактор в самом последнем продакшне и так занимается пять дней в неделю.

Хотя идея все равно богатая. Вдумайтесь: люди предлагают за 18 млн рублей написать AI, который сможет выполнять работу редактора. 18 млн рублей – это примерно 20 лет работы редактора по очень хорошей ставке. Или 30 лет – если ставка средняя.

Это примерно все, что я хочу сказать обо всех подобных инициативах.

#редактор #технологии #AI #деньги

Про Олю

Шестого января умерла Оля Шенторович – прекрасная, смелая и до последнего очень живая. Сегодня, 9-го, с ней прощаются в Москве. Я сейчас от Москвы далеко, так что буду вспоминать ее в этом канале.

Оля была моим первым редактором – на сериале «Фарца». Впервые я услышала о ней так.

Летом 2013-го мы с продюсером «Фарцы» Александром Цекало собирали фактический материал – бегали с диктофонами за бывшими фарцовщиками и просили их что-нибудь рассказать. К сентябрю, когда еще ничего не было понятно ни про сюжет, ни даже про героев, от меня потребовали короткую заявку «для канала».

Я написала ее, отправила – и получила ответ: все надо переделать, потому что «Оля считает, что нет героя».

Как всякий начинающий сценарист, я взбеленилась. Кто такая эта «Оля», и почему меня вообще должно волновать, что она там считает?!

Через пару дней я пришла на встречу с продюсерами и увидела там «Олю». Всю встречу она молчала и улыбалась, изредка вставляя в разговор какую-нибудь цитату из советского кино 1960-х. Советское кино Оля могла цитировать в любом количестве и с любого места.

Меня все это раздражало, потому что не имело никакого отношения к работе. Я не понимала, что мне переделывать и как, продюсеры не понимали, почему я ничего не понимаю. Так прошло три часа. В конце концов мы все переругались, я заявила, что мне надо на следующую встречу, и с облегчением сбежала в туалет.

Следующая встреча у меня действительно была, но к моменту выхода из туалета отменилась. Как честный человек я уныло поплелась обратно к продюсерам – но у них-то как раз следующая встреча уже началась. Один из них махнул мне рукой – «идите обсудите это с Олей».

Лопаясь от злости, я пришла к Оле в кабинет. Мы сели. Посмотрели друг на друга. Я ожидала вопросов про первый поворотный пункт и трансформацию героя в кульминации - и заранее приготовилась защищаться. Но Оля спросила меня о чем-то совершенно другом.

О чем – я уже не помню. Наверное, это был дурацкий вопрос из тех, что задают попутчикам в поезде, чтобы начать трепаться. Потому что дальше мы с Олей именно что трепались: я травила байки из детства и юности героев «Фарцы» - и они оживали со всеми своими влюбленностями, обидами, надеждами, бытом, внешностью и детскими болезнями.

В какой-то момент я поймала себя на том, что рассказываю об Андрее, Саньке, Костыле и Борисе, как о своих близких друзьях. Или даже не своих, а своего старшего брата – тоже, кстати, Андрея. И конечно, я, как и Зина, немного в них во всех влюблена (а в одного, самого-самого – даже и не немного). Оля слушала меня, хихикала, ахала и переспрашивала: «А он чего?.. А она что?.. А они как?.. Ого!». Не помню, придумали мы тогда что-то из того, что вошло потом в сериал, или нет, но весь наш разговор до смешного напоминал девичью сплетню.

Досплетничав, мы вышли из кабинета. Навстречу нам попался Александр Цекало; Оля сообщила ему, что мы «промяли историю». При этом ничего из «промятого» я не записала и, конечно же, не запомнила. Но после, придя домой, села и сделала заявку, которая и стала в итоге сюжетом «Фарцы». Причем сделала как полагается – со всеми поворотными пунктами и трансформацией всех главных героев в кульминации.

На самом деле это очень простая магия. Но мало кто из редакторов, с которыми мне довелось работать потом, владел ею в совершенстве, как Оля. Она относилась ко всем персонажам любой истории не как к инструментам сторителлинга, которые что-то там должны и как-то там проявляются, а как к своим близким, про личную жизнь которых всегда можно рассказать такого, что бабушки у подъезда обосрутся. Потому что это ведь твои близкие, и ты, конечно, все про них знаешь. И еще – потому что они живые. А живые люди все время чего-нибудь отчебучивают...

...Оля сама очень любила жить – думаю, именно поэтому у нее лучше всех получалось вот так работать. Все время ее болезни, буквально до последних дней, все ее разговоры всегда были про жизнь – бурлящую, разную, трудную, но всегда интересную и увлекательную. И в голосовых сообщениях, которыми она отвечала на тревожные расспросы о здоровье, Оля всегда звучала так, словно она улыбается и даже вот-вот рассмеется. Так же, как когда мы с ней сплетничали про Зину, со школы влюбленную в друга своего старшего брата.

Это и есть самое ценное, чему научила меня Оля. Чтобы хорошо писать (и вообще - хорошо работать), нужно всего лишь очень любить жизнь. И жить ее изо всех сил – с радостью, любопытством и удовольствием.

#шенторович #редактор #системаперсонажей #фарца