Осенило - написал

screenspiration @ telegram, 5883 members, 321 posts since 2018

Это заметки о работе сценариста изнутри и снаружи. Их пишу я, Юлия Идлис, автор романа "Гарторикс", сценарист сериала «Фарца», фильма «Бег», игры X-Files: Deep State (по сериалу «Секретные материалы»), и т.д. Хотите поговорить об этом - пишите @arienril.

Posts by tag «GoT»:

screenspiration, June 22, 2023

Про экранизацию

Давным-давно, еще будучи аспиранткой филологического факультета МГУ, я написала и защитила диссертацию по сценарным адаптациям литературных текстов.

У филологов моя тема вызывала сдержанный скепсис. Что-что вы исследуете в своей работе? Сценарии? А разве это настоящая литература? Киноведы презрительно морщились. Как-как? Экранизации? А разве их можно считать полноценными кинематографическими высказываниями?

Все остальные просто недоумевали: что тут изучать и исследовать, если в книге (комиксе/игре/пьесе) уже все придумано?

Это очень популярное мнение по поводу экранизации чего угодно. Если она успешна – как, например, сериал The Walking Dead, снятый по знаменитой серии комиксов, – то зрители говорят: пффф, создатели сериала просто пересняли готовый комикс. А если экранизация не получается, то зрители тем более говорят: пффф, испоганили такой прекрасный оригинал!

Считается, что раз существует оригинальный текст, то работа сценариста и режиссера как будто бы уже сделана. Бери этот текст, арендуй камеру, нанимай актеров – и вперед, к гонорарам, просмотрам и сборам.

То есть хваленое искусство кино – это просто камера и актеры, наложенные на литературный первоисточник. Бедноватый набор, не правда ли?

Заказчики тоже порой уверены, что написать сценарий по литературному оригиналу, на который куплены кино-права, ничего не стоит. И само наличие такого оригинала сокращает срок разработки сценария вдвое, если не втрое.

На самом деле наличие оригинала этот срок только увеличивает – взять хоть сериал Game of Thrones, пилот которого придумывали и переписывали четыре года. Почему? Очень просто: прежде, чем вообще хоть что-то писать по литературному оригиналу, сценарист должен этот оригинал несколько раз прочитать, обдумать, изучить вдоль и поперек. Но главное – он должен всмотреться в самого себя как читателя этого оригинала и понять, что за эмоции он испытывает, в каких именно местах текста, и как они формируются.

Потому что объектом экранизации является вовсе не оригинальный сюжет, герои и диалоги. А именно те эмоции, которые получает читатель, перелистывая страницы.

Чтобы перенести литературную историю на экран, для начала эти эмоции нужно заметить в тексте. А потом – сделать так, чтобы зритель получил те же эмоции, что и читатель оригинала, хотя способы их получения у этих двоих принципиально разные: чтение – и смотрение/слушание.

Для этого есть бесконечный набор сюжетных, драматургических и разных других инструментов. Иногда – довольно-таки неожиданных. Скажем, еще в киношколе я написала сценарий короткометражки по рассказу Хемингуэя «Недолгое счастье Фрэнсиса Макомбера». Действие рассказа происходит в Африке, но я перенесла его в Якутию (и, кстати, получила за эту экранизацию высший балл).

Почему это сработало? Потому что ведь и Хемингуэй писал не про Африку, а про человека в определенных жизненных обстоятельствах. Эти обстоятельства нам важны лишь настолько, насколько они высекают из героя (и из нас) искры эмоций. Соответственно, задача экранизатора – из доступных ему материалов выстроить аналогичные обстоятельства, которые из аналогичного (но не идентичного оригиналу, это важно!) героя смогут высечь такие же искры.

Это сложно. По-хорошему, от экранизатора требуется придумать и написать полностью аналогичное произведение – но другими средствами и в другой художественной среде, живущей по другим законам. Но есть и хорошие новости: наличие литературного оригинала кое в чем все-таки помогает.

Во-первых, из него можно взять продуманные и отработанные «правила игры» (о том, что это такое, я уже писала). Вот тут – Стена, за Стеной живут одичалые, Север воюет с Югом, за морем – воинственные кочевники, а еще есть драконы и вопросы престолонаследия. Кольцо Всевластья обязательно надо бросить в жерло вулкана, который находится в Мордоре. От укуса ходячего мертвеца человек и сам постепенно становится ходячим мертвецом...

...Во-вторых, литературный оригинал – это все-таки общая канва истории. В сценарии она обязательно поменяется (и не раз), но писать по ней чуточку проще – как если бы ChatGPT набросал вам рыбу сюжета, которую можно (и нужно) править.

В-третьих, не надо придумывать имена героев – они уже есть, и потенциальные зрители к ним привыкли.

А в-четвертых, история, рассказанная в оригинале, уже издана, прочитана – и, значит, проверена на живых людях. Хотя – чем больше таких людей, тем труднее эту историю экранизировать.

Ведь фанаты литературного оригинала жду тех же эмоций, которые они получили при чтении. А, как известно, передать на экране эмоции сложнее всего.

#экранизация #TWD #GoT #мастерство #Хемингуэй

screenspiration, August 25, 2022

Про вектор героя

Я давно обещала написать о том, что персонажи любой истории – это на самом деле один герой, разложенный на «вектора». Вот, пишу.

Если разобраться, эта мысль не так уж и парадоксальна. О том, что все герои в истории представляют собой некую систему, связанную линиями межличностных конфликтов, я уже писала в постах про схемы со стрелочками: t.me/screenspiration/109 и t.me/screenspiration/112. Но на эту связность можно посмотреть и с другой стороны.

Вспомним, опять-таки, метод расстановок – например, по Хеллингеру. Действующие психотерапевты меня поправят, но обычно в расстановочной сессии со своим психологическим запросом участвует один человек – клиент. А все остальные члены терапевтической группы как бы «замещают» его собственные проблемы, проекции и импульсы. Именно в этом качестве клиент и «расставляет» их по комнате.

Другая аналогия – тоже из области психотерапии. Считается, что все, что человек видит во сне, на неком подсознательном уровне является им самим. И если ему снится, как он прыгает на дедушкином диване с зеленым надувным шариком, который лопается и пугает кота, то все это сам спящий и есть: и дедушка, и диван, и зеленый надувной шарик, и кот, который думает про спящего: «Вот урод!», забиваясь под вешалку. И вешалка, кстати, тоже.

Можно сказать, что история, которую вы придумываете, – это как бы такой ваш сон. Ну, или ваша личная расстановочная сессия. Поэтому в принципе все персонажи в ней – это вы. (Авторы порнофанфиков по «Гарри Поттеру» сейчас покраснели, да? Надеюсь, что покраснели.) Но не будем срывать покровы именно с вас, авторы фанфиков; допустим, что мы имеем историю, в центре которой – некий чувак по имени Вася.

Вася хочет пельменей, но лежит на диване и борется с ленью; это центральный конфликт. В нем, как видите, уже участвует несколько персонажей: Вася, пельмени (можно сказать, Васин «любовный интерес»), диван (то, что Труби называет «fake-ally opponent») и лень Васи (явный антагонист).

Сюда же можно добавить еще персонажей: кастрюля, маняще стоящая на плите («fake-opponent ally»), кран с водой (потенциальный помощник), морозилка… Все они существуют потому, что имеют какое-то отношение к центральному конфликту Васи с собственной ленью, в котором вектор голода пересекается с вектором понимания, что за лаврушкой придется переться в соседний ларек. Какой вектор побеждает, то наш Вася и делает, – но все его действия так или иначе направлены на достижение одной большой цели: «пожрать, наконец, пельменей».

Это – то, про что у нас история целиком. Или, если хотите, то, про что мы придумали нашего Васю. Потому что суть любого героя – в продвижении к финалу истории. И для того, чтобы это продвижение было, чтобы история куда-то двигалась, все персонажи должны представлять собой сумму векторов, у которых можно выделить некое общее направление.

Студентам своим я объясняю это через систему ценностей. По сути, система персонажей – это и есть одна система ценностей, в которой каждый отдельный персонаж выражает определенный аспект, отношение к центральной ценности. Или – то, что один и тот же человек (главный герой) думал бы про эту ценность в разных жизненных ситуациях.

Возьмем, например, «Игру престолов», где каждый из пятерых детей Старков выражает определенное отношение собирательного «героя» этой истории на проблему власти.

Есть Робб Старк – старший сын и законный наследник своего лорда-отца. Есть Джон Сноу – ровесник Робба и более талантливый воин, однако незаконнорожденный и не имеющий права даже на отцовскую фамилию. Есть Бран – он тоже хочет быть лордом и предводителем, но становится калекой и не может исполнять эту функцию чисто физически. Есть Рикон – самый младший сын, до которого право наследия вряд ли дойдет при его жизни, и потому до него никому нет дела, пока он не умирает на поле боя. Наконец, есть две девочки, которым в силу гендера никакой власти не светит; одна, Санса, пытается решить эту проблему, выйдя удачно замуж, а другая – Арья – учится фехтовать и вообще хочет быть мужчиной, чтобы взять власть самостоятельно...

...Можно сказать, что дети Старков – это разные «субличности» одного человека, раздираемого внутренними противоречиями. Начинающие сценаристы очень любят внутренние противоречия, но зачем-то все время запихивают их в одного-единственного героя и потом мучаются, разрабатывая историю, в которой этот герой никак не может решить, что и почему ему стоит сделать. А более опытные сценаристы каждое внутреннее противоречие делают отдельным персонажем – как диван, пельмень и лаврушку. И наблюдают за тем, как вся эта кодла продвигается к финалу истории, постепенно убивая друг друга.

Потому что в кино все внутренние противоречия главного героя проще и органичнее всего выражаются именно через внешних персонажей, которые его окружают. Пересмотрите, например, пиксаровскую «Головоломку» – там это очень хорошо показано.

#герой #разработка #мастерство #GoT #InsideOut

screenspiration, June 16, 2022

Про кино и литературу

Когда я училась в Московской школе кино, самым частым сценарным замечанием наших преподавателей было: «Это литература».

Раньше, когда я еще училась на филфаке, эти слова вообще-то были похвалой. Они означали: «Ты хорошо пишешь». Но в киношколе «литература» из похвалы превратилась в ругательство: если нечто является «литературой», то оно уже никак не «кино».

Между тем «литературой» в наших ученических сценариях было почти все. Описание чувств; указания на личные качества героев; прилагательное «пустой» применительно к любому помещению; глаголы «решить», «думать», «вспоминать» и их производные. В общем, все, что невозможно увидеть на экране глазами, – и многое из того, что невозможно ясно и однозначно интерпретировать, даже увидев.

Разумеется, получая по десять комментариев про «литературу» на страницу короткометражного сценария, я, как и все мои однокурсники, бесилась. И, как и все уязвленные, но гордые сценаристы, втайне мечтала написать когда-нибудь роман. Я думала: для души, не для денег, надо писать именно «литературу». Уж там-то можно развернуться по-настоящему, без этих дурацких сценарных и производственных ограничений!

Надо сказать, так думает каждый первый сценарист, особенно начинающий. А каждый второй в какой-то момент берет и пишет роман или, на худой конец, повесть. Например, Джордж Мартин много лет работал сценаристом (в том числе на сериале Twilight Zone), а потом плюнул и написал A Game of Thrones, куда вписал всю «литературу», которая в силу бюджетных, технологических и продюсерских ограничений уж точно не «кино», – от белых ходоков и драконов размером с дом до батальных сцен на тысячи всадников.

Как известно, все это (включая батальные сцены) в итоге стало «кином». Все-таки мастерство не пропьешь, а особенно сценарное мастерство, отшлифованное годами редакторских правок и замечаний.

Я, конечно, не Мартин (хотя, строго говоря, нечто драконообразное у меня в романе тоже есть). Но, когда преподаватель снижал мне оценку за сданный сценарий со словами «это у вас литература», я тоже думала: вот напишу книгу – и покажу вам всем, что такое настоящая литература.

Не тут-то было. Начав писать роман «Гарторикс», я столкнулась с тем, что «литература» в том самом киношном ругательном смысле бывает и в собственно литературе.

Да, в романе, в отличие от сценария, можно не моргнув глазом написать: «герой подумал» – и дальше то, что он конкретно подумал. Или, например, герой что-нибудь чувствует – и ты не ломаешь голову, как передать это чувство через джигу, которую герой танцует у себя на балконе с трусами на голове, да еще так, чтобы зритель все понял правильно, а прямо пишешь: «Он пришел домой, вспомнил (!) ее запах (получите, сценарные редакторы!) и почувствовал (ха-ха!), что он ее любит (что, съели?!)».

Но тут мы подходим к главной и очень подлой подставе, о которой романисты сценаристам никогда не рассказывают. А если и рассказывают, то только за деньги и в рамках курсов по творческому письму, на которые сценаристы никогда не ходят, потому что считают их ниже своего достоинства. Подстава в следующем: если герой романа не станцует джигу с трусами на голове, то читатель ни за что не поверит, что он в этот момент вспомнил запах и почувствовал любовь. Даже если автор тридцать раз напишет об этом в тексте.

Получается, что и в настоящей литературе работает тот же принцип. Читатель, как и зритель, должен видеть, что и как герой делает, чтобы понимать, что он чувствует и как меняется, – а не верить автору на слово. То есть мы снова упираемся в вечный принцип «show, don’t tell», или показ вместо рассказа.

Да, в художественной прозе другие инструменты этого «показа»: они включают внутренние монологи о чувствах, драконов размером с дом и битвы на тысячу всадников. Но это лишь инструменты, а делаем мы при этом то же самое. По сути – режиссируем свою историю вокруг наблюдателя. И не важно, читает он ее или смотрит глазами...

...Зритель видит происходящее на экране, а читатель – у себя в голове, вот и вся разница. Но оба, что важно, видят. Так что, дорогие романисты, сачкануть не получится: в литературе, как и в сценарии, не должно быть «литературы». Берем ментальные ножницы – и вырезаем, вырезаем ее к чертовой матери, пока наш герой не затанцует джигу с трусами на голове.

Беситесь? А что делать. Не так-то просто заставить незнакомого человека увидеть то, чего нет, – хоть на экране, хоть у себя в голове. Да еще и захотеть, чтобы оно было.

#роман #гарторикс #литература #GoT #мастерство

screenspiration, September 10, 2020

Про скорость мысли

Человеку свойственно переоценивать скорость мысли. Особенно если этот человек – продюсер.

Например, вас просят написать диалоги в уже готовом полнометражном сценарии. Дня за четыре, включая выходные. Ну, или за два – если вы вдруг решите в выходные все-таки отдохнуть. Все же уже, в принципе, придумано, осталось только сесть и написать, – а вы, как уважающий себя сценарист, давно освоили слепой десятипальцевый метод печати. И, конечно, думаете вы так же быстро, как пишете, да еще и одновременно.

Это вообще распространенная иллюзия – что мы думаем сразу текстом (желательно уже готовым). Ну ладно, не все «мы», но уж писатели и сценаристы точно. Для них «подумать» как раз и означает «написать».

На самом деле это не так. Человеческое мышление оперирует не словами языка, а до-вербальными образами. Именно поэтому мыслить могут и маленькие дети, и взрослые, и даже асоциальные элементы у магазина, толком не знающие никакого языка, кроме русского матерного.

Вербализация этих образов – совершенно другой процесс, отличный от мыслительного. Для него когда-то человечество и придумало язык как инструмент. Но, как все инструменты, он тоже несовершенен. Когда мы, пользуясь языком, вербализируем образы из своей головы, какой-то процент этих образов неизбежно теряется – как те цифры после запятой, которые пропадают при округлении дробных чисел до целых.

Что происходит, когда писатель или сценарист придумывает что угодно (сцену, образ, сюжетный ход, реплику в диалоге)? Сперва происходит мыслительный процесс – и он непременно должен произойти полностью, от начала и до конца. В ходе него писатель/сценарист оперирует до-вербальными образами, эмоциями и ощущениями. И только потом, когда образы, эмоции и ощущения более или менее определены и «прощупаны», включается внутренняя речь, которая уже призвана описать это все словами.

Если очень огрублять, то внутреннюю речь «думают» лобные доли нашего мозга – то есть рациональное мышление, которые работает примерно со скоростью устной речи. Работать быстрее оно не может – ну хоть ты тресни.

Когда я стала писать роман, то очень скоро поняла, что печатаю я гораздо быстрее, чем думаю. И если бы не приходилось все время думать, то я бы могла нафигачить свои 66 глав месяца за четыре. А так – я успеваю написать по пять разных вариантов каждой фразы, прежде чем додумываю ее до конца.

Заказчику все время кажется, что сценарист (писатель, нарративный дизайнер, подставьте свой вариант) думает в тот же момент, что и пишет, причем со скоростью слепого десятипальцевого метода печати. И ничто, кроме собственной лени, не может помешать ему уложиться в срок, если надо написать десять страниц за день.

Но метафора, помогающая немного понять, что в этот момент творится в мозгу сценариста, – она не из сферы печатных технологий, а, скорее, из области математики. Когда вы преобразуете до-вербальные образы внутри вашей головы в текст на экране компьютера, вы как будто переводите ряды чисел из десятичной системы счисления в шестнадцатеричную. С какой скоростью вы можете это делать? А сколько часов подряд? Вот именно.

Но главная проблема, как всегда, в том, что сценаристу/писателю и самому кажется, что он очень быстро думает. Или, по крайней мере, должен – как уважающий себя профессионал.

На днях я огорошила студентку, признавшись, что с годами стала писать значительно медленнее. Она не поверила и пообещала написать новые драфты двух короткометражных сценариев за выходные.

Но штука в том, что вербализация образов – сложный нелинейный процесс, почти не поддающийся кодификации. У него нет принятого словаря – как нет и однозначного соответствия каждого до-вербального образа какому-нибудь слову. Поэтому каждый раз мы вербализируем наугад, руководствуясь собственным опытом, ощущением и чувством прекрасного. И чем дольше мы этим занимаемся, тем больше разных возможностей открываем для себя...

...С годами работы список вариантов вербализации, из которых можно выбирать, расширяется экспоненциально. Причем это касается всего: сюжетных ходов, реакции персонажей на разные события, реплик, даже отдельных слов. С каждой новой историей, которую мы придумываем и пишем, наш мыслительный «компьютер» вынужден обсчитывать все большие массивы данных. А скорость работы у него как была, так и осталась – в лучшем случае. Думаете, почему Джордж Мартин пишет шестой том своей эпопеи с 2006 года и до сих пор его не дописал?

Что с этим можно сделать? Ничего. Только расслабиться и попытаться получить удовольствие в процессе. Как сказал недавно мой муж, «придется смириться с тем, что я или заебусь, или буду успевать в два раза меньше».

Как сценарист и писатель я выбираю второе. Так я хотя бы не заебусь.

#роман #гарторикс #мозг #GoT

older first