Про саспенс

Это будет пост 18+. Сценарное мастерство, знаете ли, штука такая.

Так уж вышло, что к настоящему моменту я посмотрела «Оппенгеймера» трижды. И пост, собственно, опять про него, потому что об этом фильме я могу говорить бесконечно.

Самый напряженный эпизод в нем – это, конечно, «Тринити», испытание ядерной бомбы. Хотя все, разумеется, прекрасно знают, чем этот эпизод закончился в истории, – и, соответственно, на экране.

К третьему разу я уже не просто знала, чем все закончится, а выучила «Тринити» наизусть по кадрам. И все равно во время просмотра съела себе пальцы на обеих руках. (Я всегда грызу пальцы, когда в книгах или в кино происходит нечто особенно напряженное).

Выйдя из кинозала с безнадежно испорченным маникюром, я стала думать про саспенс. Откуда он вообще берется – и как с ним работает Кристофер Нолан.

Зритель привык думать, что саспенс – это когда герой ме-е-едленно идет по заброшенному особняку, в котором скрывается маньяк-убийца. Тихонечко открывает дверь из коридора в комнату. И осторожно туда заглядывает…

То есть саспенс – это когда зритель не знает, что случится в следующий момент, и это его пугает. Своего рода страх неизвестности.

На самом деле драматургически саспенс – нечто прямо противоположное. Зрителю ведь прекрасно известно, что в особняке, по которому шарится наш герой, есть маньяк-убийца. И всякий раз, как герой открывает дверь или заглядывает за угол, зритель ждет, что маньяк-убийца выскочит с топором. Не из-за этого угла, так вон из-за того. Или на крайняк из-за следующего. Из-за следующего так уж точно.

Само слово «саспенс» происходит от английского “suspense”, одно из значений которого – «подвешивать», «останавливать». В драматургии «подвешивание» – это когда мы чего-то ждем, а оно все не происходит и не происходит.

То есть саспенс – это не страх неизвестности, а мучительное ожидание того, что известно заранее. Длящаяся прелюдия перед разрядкой.

Для того чтобы это сработало, надо сделать так, чтобы зрителю было хоть что-то известно. Например, заранее показать, что в особняке прячется именно маньяк-убийца, и в руке у него топор. Чем лучше и нагляднее зритель представит себе, что ожидает героя в здании, тем больше саспенса будет в каждом его проходе по коридору.

Именно так это и работает в «Оппенгеймере». Абсолютное большинство его зрителей в курсе, чем закончилось самое напряженное ожидание за всю историю физики. Казалось бы, покажите уже этот взрыв – и пойдем дальше! Так нет: Нолан тянет, и тянет, и тянет, не давая зрителю выдохнуть. Эмоция, которая уже сто раз могла бы найти выход, «останавливается», «подвешивается» – и накапливается до тех пор, пока на экране (и в голове у зрителя) не происходит долгожданный атомный взрыв.

Главное – сделать так, чтобы у зрителя взорвалось тогда же, когда и в фильме. Не раньше и не позже.

Если позже – никакого саспенса не получится: зритель не успеет как следует потомиться в ожидании. А если раньше – зритель будет слишком долго томиться и успеет «перехотеть», то есть почувствует раздражение или скуку.

В общем, все как в сексе. (Наконец-то я написала это прямым текстом, да?) Оттягивание оргазма может сделать прелюдию еще более приятной – при условии, что мы представляем себе, что такое оргазм, как он выглядит и ощущается.

И еще, конечно, если мы понимаем, что делаем.

#Oppenheimer #саспенс #мастерство #секс

Про «Оппенгеймера»

Есть несколько режиссеров, ради премьер которых я всегда нарушаю свое обещание не разбирать в этом канале чужие фильмы. Как вы уже поняли, Кристофер Нолан – один из них.

Написать телеграм-пост про «Оппенгеймера» – все равно что попытаться в нескольких фразах объяснить устройство Вселенной. Хотя авторам Википедии это вполне удается – может, и у меня тоже получится.

На материале этого фильма можно поговорить о многом. Например, о том, что такое границы сцены в кино. Где кончается сцена – и почему в «Оппенгеймере» очень часто нарушается вроде бы золотое правило «одна локация – одна сцена». Но это тема для отдельного большого поста.

Можно поговорить о том, как в 2023 году режиссер берется снимать блокбастер, в котором на экране все время одни мужчины, – одинаковые мужчины в похожих серых костюмах, обсуждающие физику и квантовую механику. А при этом фильм все равно интересно смотреть, и в Таллине, например, на вечерних сеансах – полные залы. Но это тоже тема для отдельного большого поста.

Наконец, можно поговорить о том, как вообще подступиться к экранизации такой огромной истории, как создание атомной бомбы. В этой истории множество персонажей, событий, фактов и сюжетных линий; как вообще понять, с чего она начинается и чем кончается?

Но это тоже тема для отдельного большого поста. А я хочу все-таки написать пост поменьше. Поэтому давайте поговорим про понимание.

В драматургии именно понимание рождает эмпатию, или то самое «подключение к герою», которого добивается заказчик от сценариста. Зритель подключается к персонажу и испытывает к нему эмпатию только тогда, когда ценности и устремления этого персонажа становятся ему понятны. Не близки – это важно! – а именно и всего лишь понятны. То есть – когда зритель прозревает причинно-следственную связь между желаниями персонажа, его поступками и событиями в истории.

Если эта связь неясна, то подключения к герою не происходит. Вместо этого по мере просмотра у зрителя накапливается раздражение – или, наоборот, уныние, потому что он вдруг понимает, что вместо обещанного блокбастера его затащили на какой-то тоскливый артхаус.

Собственно, в «Оппенгеймере» Нолан и показывает эту связь между пониманием и эмпатией – на примере создания атомной бомбы и ее сброса на Хиросиму и Нагасаки.

В фильме есть персонажи двух типов: ученые, которые понимают природу вещей, – и все остальные, которые этим пониманием не обладают. (Есть, конечно, и другая интересная дихотомия: Кристофер Нолан, понимающий, как снимать философский блокбастер, – и все остальные, не врубающиеся, почему ему раз за разом дают такие бюджеты на производство трехчасовых диссертаций по философии.)

Чтобы придумать нечто настолько ужасное и грандиозное, как атомная бомба, необходимо понять устройство Вселенной. Но вот парадокс: как только твое понимание устройства Вселенной оказывается достаточным, чтобы позволить тебе помыслить атомную бомбу, оно же рождает в тебе совершенно универсальную эмпатию.

Мир для тебя становится целостным и прозрачным. Ты замечаешь сходство между падением дождевой капли в лужу и взрывом бомбы. Но главное – ты вдруг понимаешь, что люди во всем этом мире, в сущности, одинаковые. Немцы, японцы, американцы. Коммунисты и консерваторы. Женщины и мужчины. Жители японских городов, на которых сбрасывают бомбы, и жители американских городов, которые этому аплодируют. Ученые, которые понимают, что они наделали, и военные, которые не понимают.

Нолан показывает, что такое понимание – своего рода ловушка. Чтобы осознать катастрофические последствия создания атомной бомбы для человечества (то есть чтобы включилась универсальная эмпатия ко всему населению Земли в целом), нужно быть квантовым физиком. Но квантовых физиков мало – а значит, и людей, способных на такой уровень эмпатии, тоже немного. Остальные же способны сопереживать только своему ближайшему окружению – как военный министр США Генри Стимсон, который исключил из списка японских городов-целей Киото лишь потому, что когда-то они с женой провели там медовый месяц...

...Универсальная эмпатия рождается из универсального же понимания – и потому объяснить ее логику непосвященному невозможно. Нолан показывает, что у ученых нет аргументов, которые способен воспринять кто-либо, кроме них самих, – просто потому, что все эти аргументы отталкиваются от знания, которым их оппоненты не обладают. Не потому, что они тупые, а потому, что не положили всю свою жизнь на постижение устройства Вселенной.

В сущности, такое понимание сродни предсказательной силе. Чем оно глубже, тем больше причинно-следственных связей видит его обладатель, и тем дальше в будущее он может заглянуть, простроив соответствующую цепочку событий и их последствий.

Но вот что интересно: это работает не только в истории Оппенгеймера, но и в кино в целом. Именно с этой предсказательной способностью мы и имеем дело, когда играем со зрительскими ожиданиями.

Для того чтобы зритель вообще имел хоть какие-то ожидания, с которыми можно было бы «поиграть», он должен: а) глубоко понимать происходящее на экране, мотивы и устремления персонажей, и б) видеть дальнейшие варианты развития событий. Из этого складывается эмпатия – и кино здесь работает как тренажер.

Чем больше мы смотрим кино (читаем книги, смотрим спектакли и вообще потребляем разнообразные истории), тем больше прокачивается наше понимание человеческой природы. А значит, и предсказательная способность, из которой вот-вот родится универсальная эмпатия.

Если у нашей работы есть какой-нибудь высший смысл, кроме того, чтобы заработать на ипотеку, то мне кажется, он вот в этом.

#эмпатия #мозг #ChristopherNolan #Oppenheimer