Про взятие на понт

Те, кто давно читает этот канал, знают: я не люблю романтические концепции вроде «вдохновения», «таланта» или «горящих глаз». По многим причинам, но в частности – потому, что их регулярно используют в пассивно-агрессивных объявлениях о найме сценаристов.

«Мы ищем не ремесленников, которые пишут за деньги, а настоящих талантов с горящими глазами, готовых выкладываться на сто пятьдесят процентов. Если вы такой – то вот вам неоплачиваемое тестовое задание: сделайте его за вчера, и мы пришлем вам еще три неоплачиваемых тестовых и попросим, так уж и быть, написать нам четыре сценария за неделю, прежде чем пригласить вас на собеседование с нашим младшим продюсером».

Это, конечно же, преувеличение. Но совсем небольшое. И надо сказать, что подобные объявления неизменно собирают целый пул (как правило, начинающих) авторов, которые с готовностью откликаются на вакансию, шлют примеры работ, делают тестовые, пишут сценарии – и все это с надеждой, что однажды их позовут поговорить в настоящий офис с каким-нибудь младшим продюсером.

В начале карьеры я и сама была таким автором, что уж греха таить. И точно так же не читала подобные объявления дальше слов «если вы настоящий талант» перед тем, как отправить ответ со своим портфолио и клятвенным обещанием, что да, разумеется, я настоящий талант, конечно, возьмите меня.

Сценариста – да и любого представителя творческой профессии – очень легко взять на понт. Достаточно только сказать: «а вот по-настоящему талантливый автор с этим бы справился» – и все, он у вас в кармане. И будет выкладываться на сто пятьдесят процентов без гонораров и выходных – только ради того, чтобы допрыгнуть когда-нибудь до обозначенной вами недостижимой планки.

Поэтому «настоящий талант» – универсальная отмычка недобросовестного заказчика. Настоящий талант справится написать что угодно в любые сроки. Но главное – он справится сделать талантливо и завлекательно с любыми цензурными ограничениями.

Не использовать мат? Не вопрос. Не курить в кадре? Пожалуйста. Сделать вид, что гомосексуальности не существует в природе. Написать блестящий сценарий, ни на йоту не отступая от брифа, составленного в лучших традициях советского агитпропа. Показать тех плохими, а этих – хорошими. А теперь – наоборот. И теперь – снова наоборот, потому что руководство канала сменилось. И так далее.

Да, настоящему таланту это все под силу. И каждый из нас, разумеется, хочет им быть – хотя бы в глазах заказчика. Но, соглашаясь на присказку про талант, мы соглашаемся и со всеми вышеописанными условиями.

Так происходит нормализация глобальных проблем индустрии – мизерных гонораров, идиотских цензурных ограничений, скотских условий работы.

Настоящий талант (как вариант – «настоящий профессионал») не обижается, когда его смешивают с говном в редакторских комментариях. Настоящий талант получает правку «все это надо переписать» – и переписывает, не задавая лишних вопросов. Настоящий талант не протестует, не жалуется и, как любовь, никогда не перестает.

А если ты вдруг протестуешь и жалуешься – то вывод, увы, очевиден.

Но вот что я вам скажу, дорогие мои любители внешней валидации собственной ценности: в жопу такой талант.

В любой ситуации лучше (и выгодней) быть человеком, чем универсальным «талантом», который все стерпит. И нет, «талантливо» можно сделать не из любого говна, а из нормального материала, в разумные сроки и без цензуры. А также – за достойную оплату, в обстановке взаимного уважения и с соблюдением авторских и смежных прав.

И запомните: настоящий талант – это тот, кто знает себе цену. И всех, кто начинает рабочее предложение со слов «если вы настоящий талант», посылает на хуй – прямиком и без разговоров.

Именно потому, что не готов тратить свое дорогое время на идиотов и мудаков.

#коммуникация #заказчик #талант #цензура

Про цензуру и «повесточку»

Много думала о том, как вообще можно сейчас что-то писать в канал, целиком посвященный работе сценариста, с которой в ближайшее время вообще непонятно, что будет. И поняла вот что.

Надо продолжать вести этот канал. Нам всем нужна площадка не про пиздец – хотя бы в качестве запасного аэдродрома. Чтобы можно было иногда заглянуть сюда и убедиться в том, что какой-то другой мир хотя бы в усеченном виде, но все еще существует.

Я не могу писать сюда ничего, что подпадает под уголовную ответственность по новейшим российским законам. Огромное количество подписчиков этого канала все еще находятся на территории России, и все это окажется, в том числе, и у них в телефонах. (Тех, кто общается в чате канала, тоже убедительно прошу помнить об этом).

С другой стороны, многие подписчики этого канала сейчас находятся в Украине, или пытаются вывезти оттуда близких, или просто родом оттуда. И по отношению к ним постить сюда отвлеченных котиков и рассуждать о драматургии так, словно ничего не случилось, и наша общая жизнь осталась прежней, будет как минимум подло.

Поэтому я решила действовать методом проб и ошибок и по возможности учитывать, что этот канал читают и те, и другие. Посмотрим, что у меня получится. А начну я, вы будете смеяться, с «консервов».

Пост, который идет ниже, я написала и планировала опубликовать до 24-го февраля. Потом у меня не было слов, и сейчас их тоже, в общем, нет. Но я перечитала этот пост – и вы знаете, мне кажется, в нем все еще есть важные мысли, в том числе и об истоках нашей нынешней ситуации.

Он, конечно, написан из мирного времени и про мирное время (в котором, помните, мы обижались на неправильное употребление феминитивов?). Но мирное время обязательно снова настанет. И тогда хорошо бы кое о чем не забыть...

...

ПОСТ ОТ 21 ФЕВРАЛЯ 2022 ГОДА:

«Время от времени кто-нибудь из знакомых заводит со мной разговоры о цензуре в российском и мировом кино. Как только мы начинаем обмениваться мнениями, сразу же выясняется, что у тех, кто смотрит на киноиндустрию снаружи, и у тех, кто в ней работает, представления о том, как устроена такая цензура, различаются кардинально.

Снаружи представление о цензуре в кино очень простое. Есть, грубо говоря, «кураторы», которые читают и утверждают сценарии, внося в них идейно верные штуки и вымарывая идейно неверные. А дальше этот сценарий с «кураторскими» исправлениями снимают, херак-херак – и в продакшн. То есть на экран.

Эта наивная вера опирается на представление – не менее, между прочим, наивное, – о том, что на экранах у нас оказывается именно то, что было написано (и утверждено) в сценариях.

Если бы то, что написано в финальном драфте сценария, принятом после всех и всяческих правок, совпадало с тем, что снимают на площадке, хотя бы процентов на 70, сценаристы сами первые записались бы в цензоры и кураторы – просто для того, чтобы иметь хоть какой-то контроль над результатами своих усилий. А так – сдав, поправив и утвердив еще раз сценарий, ни сценарист, ни «куратор» не может быть уверен в том, что все это попадет на экран, пока не посмотрит финальную монтажную сборку. А когда посмотрит – попутно выяснив, что подводную лодку на съемках заменили катафалком, потому что подходящей лодки не нашлось, а у дяди осветителя в гараже как раз есть списанный катафалк, – что-то менять в материале будет уже поздно. Потому что на монтаже, конечно, многое можно поправить, но вот сделать катафалк обратно подводной лодкой, увы, нельзя.

Советские цензоры из Госкино столкнулись с этим печальным фактом еще в прошлом веке. Именно поэтому они утверждали будущий фильм на всех этапах: заявку, каждый драфт литературного сценария, каждый вариант режиссерского сценария, состав актеров и съемочной группы, список съемочного оборудования, локации, съемочный бюджет и план, отснятый за каждый день материал, каждый вариант монтажа, итоговый фильм – и даже афишу итогового фильма. И все равно какой-нибудь Леонид Гайдай протаскивал на экран карикатурных милиционеров и управдомов, и его комедии – между прочим, самые кассовые в СССР – смотрелись едкой сатирой на советский уклад жизни. Потому что, как ни убирай из «Бриллиантовой руки» ядерный взрыв, все то, что осталось не убранным, зритель все равно увидит по-своему.

И тут мы переходим к оборотной стороне цензуры, как мы ее видим сегодня (и не только в российском кино). А именно – к тому, что называется «повесточка». То есть – к стремлению не столько запретить и вырезать из фильмов что-нибудь идейно неверное, сколько поддержать и добавить в фильмы что-нибудь идейно верное. Например, глобальное потепление. Или, там, феминизм. Или (страшно подумать!) права меньшинств.

«Повесточка» – это то, что российский зритель, задавленный отечественной цензурой в виде явных и неявных запретов, этим запретам противопоставляет, хотя бы мысленно. Да, у нас в кино есть цензура; но зато «у них» в каждом втором фильме – «повесточка». Нигде в мире нет свободы слова. Не жили хорошо, нечего и начинать.

Но обывательское представление о том, как работает эта самая «повесточка», не менее наивно, чем его же представление о работе прямой цензуры. Обыватель считает, что, как цензору достаточно что-нибудь из сценария вырезать, так и продвигателю повесточки достаточно в этот сценарий что-нибудь вписать. Например, гея-океанолога, борющегося за права брокколи. Или женщину-президента, в одиночку воспитывающую восьмерых детей от предыдущего брака с трансгендером. Или еще что-нибудь в этом духе.

Но все эти обывательские домыслы разбиваются об одну простую вещь – ту же самую, об которую разбивается большинство прогнозов по кассовым сборам во всем мире. А именно – в невозможность предсказать, как именно зритель воспримет ту или иную историю, и что именно он посчитает ее основным мессиджем...

...Если бы это можно было предсказать с точностью хотя бы в 70%, кинематографисты всего мира были бы счастливы и богаты. Протащили в фильм феминистскую повесточку – и все феминистки, сколько их есть на свете, пошли и купили билет в кино. Убрали из фильма сцены с табакокурением – и билет в кино купили все, кто не курит. А некоторые – даже и не по одному разу.

Но так, конечно, не получается. Будем честны: одну и ту же короткую сцену два актера, в ней занятые, могут прочитать по-разному. А что уж говорить о миллионах зрителей, имеющих свое мнение по каждому из вопросов «повесточки» и цензуры.

Кроме того, на деле и «повесточки» никакой не бывает отдельно от самой истории, ее персонажей и событий. Это как салат оливье: вроде бы ингредиентов куча, одним больше, одним меньше – никто заметит; но вот если убрать оттуда морковку и вместо нее добавить, например, папайю, вы сразу это почувствуете. И есть такое не станете.

Значит ли все это, что цензурировать и протаскивать удобные идеи в фильмы невозможно, и никакой цензуры у нас на самом деле нет? Спешу вас разочаровать: цензура, конечно, возможна. И она есть. Просто эффективная цензура – не та, что занимается конкретными репликами, сюжетными ходами или даже темами. А та, что занимается картиной мира целиком – у тех, кто делает кино, и у тех, кто его смотрит.

Именно это и плохо в цензуре и в особо авторитарной «повесточке». Она влияет не на отдельные фильмы и даже не на отдельных сценаристов. Она влияет на всех нас – и тех, кто за камерой, и тех, кто в зале, и даже на тех, кто русское кино принципиально не смотрит, а телевизор давно выкинул. И вот эту цензуру, которая даже уже не цензура как таковая, а целостная картина мира, которую мы в силу страха, конформизма или недостаточной информированности принимаем за свою собственную, – ее-то и нужно бояться.

Хотя есть и хорошие новости. Эту картину мира создает нам не какой-то цензор или «куратор» с ножницами. Ее создаем себе мы сами – да, все вместе, каждый день своей жизни. Она влияет на нас, а мы, в свою очередь – на нее. И то, что мы можем ей противопоставить, – это, в первую очередь, знание.

Наше знание о мире. О его сложном устройстве. О разных точках зрения на одни и те же вопросы. О конкурирующих «повесточках». О борьбе идей. О том, что в жизни, как в салате оливье, есть много всего разного, и даже того, что никто туда и не клал, а оно само с потолка насыпалось.

Если мы этим знанием обладаем, то и «повесточка», и цензура на самом деле бессильны. Потому что любые попытки присунуть что-нибудь в тот или иной фильм, чтобы зритель, как больная собака, сожрал это вместе с кашей и не выплюнул, сразу видны – как папайя в оливье. Которая портит весь салат целиком, а не просто слегка отдает плесенью».

#цензура #повестка #индустрия #консервы

Про цензуру

Пару лет назад я писала здесь про самоцензуру – в связи с задержанием Ивана Голунова: t.me/screenspiration/64. Теперь пришло время написать про цензуру – в связи с выходом статьи Олеси Герасименко «“У нас запрет на реальность”. Почему в российском кино и сериалах все больше табу» (www.bbc.com/russian/features-59255248).

Статью эту пересылают друг другу киношники, хотя для них там нет ничего нового: это реальность, в которой мы живем и работаем уже несколько лет. Но когда обсуждаешь признаки этой реальности с теми, кто не имеет отношения к киноиндустрии, вдруг выясняется, что во всем этом есть два очень важных момента, до такой степени «замыленные» всем остальным пиздецом, что даже кинематографисты их как будто не видят.

Первый момент такой. При всей нелюбви либерально-кинематографической общественности к тому, что делает Сергей Минаев, кейс его сериала «Спойлер», который в нынешних условиях не могут выпустить, хотя, когда он затевался несколько лет назад, ничто не предвещало беды, одновременно показательный – и угрожающий.

Минаев, который ни разу не оппозиционер и даже не сочувствующий, начал разрабатывать политический сериал, наверняка заручившись всеми необходимыми разрешениями и отмашками. Набор этих разрешений и отмашек, равно как и того, что можно и нельзя в сериалах, действие в которых опасно приближается к реальности, вроде бы всем известен. Но в процессе производства вдруг оказалось, что этот набор изменился – и продолжает меняться у нас на глазах. Граница дозволенного не стоит на месте; она ползет – и ползет быстрее, чем движется производство полноценного кино- и телепроекта.

Это значит, что, начиная абсолютно любой проект в России, его создатели не успеют выпустить его до того, как граница дозволенного окажется где-то в другом месте. То есть – до того, как придется переписывать сценарий, или переснимать эпизоды, или вырезать на монтаже сюжетные линии с теми или иными артистами.

Цикл производства качественного кинопроекта – два-три года, если очень спешить. То, что можно было написать или снять в конце 2020-го, сейчас, в конце 2021-го, уже нельзя показать.

Те, кто производит наше кино сегодня, оказались в петле времени, из которой нет хорошего выхода. Запуская проект, они каждые полгода будут вынуждены начинать его разработку заново – с учетом «новых реалий». И не смогут довести ни одну из этих разработок до конца, потому что на это тупо нужно больше времени, чем занимает очередная смена этих реалий.

Единственное, что можно сделать в этих условиях, – выпускать на экраны то, что можно слепить за полгода: сырой сценарий, картонных героев, убогие диалоги, идиотскую режиссуру и плохую игру актеров. То есть все то, за что ругают российское кино и сериалы те, кто их сегодня и так не смотрит.

С этим связан второй важный момент. Он не столько про саму цензуру, сколько про наше к ней отношение.

Большая часть разговоров с «просто зрителями», которые я веду на эту тему, начинаются и заканчиваются одним и тем же. Мне говорят: но ведь кино снимается на деньги государства (вообще-то это не совсем так, но допустим); логично, что государство требует от тех, кто его снимает, определенного поведения/высказываний/убеждений. Хотите ходить на митинги – не снимайтесь в проектах, которые финансирует Газпром-Медиа Холдинг. Или, упрощая этот тезис до народного, «кто девушку ужинает, тот ее и танцует».

Обычно этот аргумент приводят те же люди, которые следом говорят, что современные российские фильмы и сериалы – унылое говно. И уточняют, что ничего российского давно не смотрят и не собираются, но мнение тем не менее имеют. И вот что поразительно: эти люди не видят прямой связи между утверждением «кто платит, тот и заказывает музыку», – и тем, что музыка получается, мягко говоря, не очень.

Это заблуждение – про бесправие девушки, танцуемой на деньги заказчика, – разделяют не только люди, далекие от кинопроизводства. Оно пронизывает всю нашу индустрию сверху донизу…

…Нам всем, от продюсеров и до выпускников сценарных курсов, кажется, что, когда кто-то дает денег «на творчество», он не инвестирует в конкретный проект, который при определенном стечении обстоятельств может выстрелить и принести инвестору прибыль, славу и моральное удовлетворение, а покупает себе крепостного художника. Не важно, что там этот художник собирается написать или снять; важно, что он весь с потрохами принадлежит своему меценату. «А захочу – станцует».

Количество уплаченных денег, кстати, не имеет значения. Важен сам факт: сакральная передача средств означает абсолютную власть того, кто передал, над тем, кому передали. В договоре авторского заказа может быть написано что угодно, это никого не волнует. После перечисления аванса три обозначенных в договоре драфта превращаются в пятьдесят, сроки выплат ползут, как та самая граница дозволенного, а любые права исполнителя обнуляются – в том числе, например, право на отдых и на свободу самовыражения, записанную в Конституции.

Это начинается со вчерашнего студента киношколы, с которым заказчик заключает кабальный контракт, предусматривающий добровольную сдачу почки и пожизненную безвозмездную работу на проекте после перевода чисто символического аванса. Но студентом киношколы это не ограничивается. Тот же самый заказчик, получая деньги на свой проект от Минкульта, оказывается точно в таком же положении – потому что верит, что так и должно быть. Кто девушку ужинает, тот ее и танцует.

Покупая себе сценариста, этот заказчик точно так же не чувствует, что вкладывается в конкретный проект, который может выстрелить и принести ему прибыль, славу и моральное удовлетворение. Потому что вкладывается он на самом деле не в проект, а в ощущение власти над другим человеком. Над его личным временем (отсюда – производственные звонки в три часа ночи с субботы на воскресенье). Над его бытом и планами (отсюда – недоумение при слове «отпуск» или «больничный»). Над его жизнью в целом.

Это ощущение абсолютной власти и становится главным продуктом кинопроизводства – для всех участников, которые могут за него заплатить. А что там напишут в сценариях и выпустят на экраны, не так уж важно. Тем более что и получится-то унылое говно, как всегда.

#цензура #заказчик #деньги